Неточные совпадения
Алексей Александрович
напомнил шурину, что сыну никогда не говорят про
мать и что он просит его ни слова не упоминать про нее.
Когда говорили интересное и понятное, Климу было выгодно, что взрослые забывали о нем, но, если споры утомляли его, он тотчас
напоминал о себе, и
мать или отец изумлялись...
В стекле он видел отражение своего лица, и, хотя черты расплылись, оно все-таки
напоминало сухое и важное лицо
матери.
Поутру Самгин был в Женеве, а около полудня отправился на свидание с
матерью. Она жила на берегу озера, в маленьком домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт. Домик уютно прятался в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь, под одной из них, на мраморной скамье, сидела с книгой в руке Вера Петровна в платье небесного цвета, поза ее
напомнила сыну снимок с памятника Мопассану в парке Монсо.
Этим вопросом он хотел только
напомнить о своем серьезном отношении к школе, но
мать и Варавка почему-то поспешили согласиться, что ехать ему нельзя. Варавка даже, взяв его за подбородок, хвалебно сказал...
Он снова молчал, как будто заснув с открытыми глазами. Клим видел сбоку фарфоровый, блестящий белок, это
напомнило ему мертвый глаз доктора Сомова. Он понимал, что, рассуждая о выдумке, учитель беседует сам с собой, забыв о нем, ученике. И нередко Клим ждал, что вот сейчас учитель скажет что-то о
матери, о том, как он в саду обнимал ноги ее. Но учитель говорил...
Дочь оказалась на голову выше
матери и крупнее ее в плечах, пышная, с толстейшей косой, румянощекая, ее большие ласковые глаза
напомнили Самгину горничную Сашу.
Почти в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах смотрели на него так, как будто он был виноват в чем-то пред ними. И хотя он скоро убедился, что учителя относятся так странно не только к нему, а почти ко всем мальчикам, все-таки их гримасы
напоминали ему брезгливую мину
матери, с которой она смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Не отрывая глаз от медного ободка трубы, Самгин очарованно смотрел. Неисчислимая толпа
напоминала ему крестные хода́, пугавшие его в детстве, многотысячные молебны чудотворной иконе Оранской божией
матери; сквозь поток шума звучал в памяти возглас дяди Хрисанфа...
Самгин нашел, что и лицом и фигурой она
напоминает мать, когда той было лет тридцать.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он стал расспрашивать о
матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь, в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа,
напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
— Может быть, и напьется. Придем мы с вами только вдвоем, вот и довольно, чтоб посидеть с ними часок, с
матерью и с Ниночкой, а если все придем разом, то им опять все
напомним, — посоветовал Алеша.
Я хотела было подписаться «современная
мать» и колебалась, но остановилась просто на
матери: больше красоты нравственной, Дмитрий Федорович, да и слово «современная»
напомнило бы им «Современник» — воспоминание для них горькое ввиду нынешней цензуры…
Но воздух самодурства и на нее повеял, и она без пути, без разума распоряжается судьбою дочери, бранит, попрекает ее,
напоминает ей долг послушания
матери и не выказывает никаких признаков того, что она понимает, что такое человеческое чувство и живая личность человека.
Руки Лизы были холодны как лед; лицо ее, как говорят, осунулось и теперь скорее совсем
напоминало лицо
матери Агнии, чем личико Лизы; беспорядочно подоткнутая в нескольких местах юбка ее платья была мокра снизу и смерзлась, а теплые бархатные сапоги выглядывали из-под обитых юбок как две промерзлые редьки.
Егор Николаевич Бахарев теперь как-то
напоминал собою всех: и
мать, проводившую сына в рекруты, и кошку, возвращающуюся после поиска утопленных котят, и соловья, вспомнившего о минувших днях короткого счастия, и львицу, смирившуюся в железной клетке.
Она
напомнила мне, какой перенесла гнев от моей
матери за подобные слова об тетушках, она принялась плакать и говорила, что теперь, наверное, сошлют ее в Старое Багрово, да и с мужем, пожалуй, разлучат, если Софья Николавна узнает об ее глупых речах.
Мать весело разговаривала с нами, и я неумолкаемо болтал о вчерашнем дне; она
напомнила мне о моих книжках, и я признался, что даже позабыл о них.
Отец, улыбнувшись,
напомнил мне о том и на мои просьбы идти поскорее удить сказал мне, чтоб я не торопился и подождал, покуда он все уладит около моей
матери и распорядится кормом лошадей.
Видно только было, что горячее чувство, заставившее его схватить перо и написать первые, задушевные строки, быстро, после этих первых строк, переродилось в другое: старик начинал укорять дочь, яркими красками описывал ей ее преступление, с негодованием
напоминал ей о ее упорстве, упрекал в бесчувственности, в том, что она ни разу, может быть, и не подумала, что сделала с отцом и
матерью.
Ребенок искал
матери и с детской наивностью несколько раз ласкался к единственной женщине, которая
напоминала ему
мать.
Несмотря на свои четыре года, она ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка: руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так
напоминала мне мою
мать в последние дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова
напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то
мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
— Скоро и переедем, — заметила
мать. — Потрудитесь, Александр Федорыч, зайти на квартиру и
напомнить хозяину, чтоб он переделал два замка у дверей да ставню в Наденькиной спальне. Он обещал — забудет, того гляди. Они все таковы: им лишь бы денежки взять.
Мне почему-то не хотелось верить, что она подарила, а
мать приняла подарок. Когда же она
напомнила мне об этой тальме еще раз, я посоветовал ей...
Песня Ханефи
напомнила ему другую песню, сложенную его
матерью. Песня эта рассказывала то, что действительно было, — было тогда, когда Хаджи-Мурат только что родился, но про что ему рассказывала его
мать.
…В монастыре появилась новая клирошанка, — высокая, тонкая, как берёзка, она
напоминала своим покорным взглядом Палагу, — глаза её однажды остановились на лице юноши и сразу поработили его. Рот её — маленький и яркий — тоже
напоминал Палагу, а когда она высоким светлым голосом пела: «Господи помилуй…» — Матвею казалось, что это она для него просит милости, он вспоминал
мать свою, которая, жалеючи всех людей, ушла в глухие леса молиться за них и, может быть, умерла уже, истощённая молитвой.
Может быть, его добродушное старческое ворчанье
напоминало Пепке его «одну добрую
мать», а может быть, просто истощился запас энергии.
Наружность ребенка, его движения и голос так живо
напомнили мать, что Ване представилось, будто он снова видит перед собою Дуню, собирающую валежник в кустах ивняка; картина счастливого, беззаботного детства промелькнула перед ним, и сердце его забилось еще сильнее, краска еще ярче заиграла на загорелых щеках.
Человек уговаривал ее,
напоминал ей о мадонне, которая справедлива к
матерям и считает их сестрами своими, —
мать урода ответила ему...
— Который пережил все имена, —
напомнила мать. Так говорил он с нею до заката солнца, она всё реже перебивала его безумные речи, и всё ниже опускалась ее гордая голова.
Старая деревянная церковь понравилась ему, в ней было множество тёмных уголков, и его всегда жутко тянуло заглянуть в их уютную, тёплую тишину. Он тайком ждал, что в одном из них найдёт что-то необычное, хорошее, оно обнимет его, ласково прижмёт к себе и расскажет нечто, как, бывало, делала его
мать. Иконы были чёрные от долголетней копоти, осевшей на них, и все святые лики, добрые и строгие, одинаково
напоминали бородатое, тёмное лицо дяди Петра.
Напомню опять, что это было накануне дня, когда бабушка должна была принять из рук институтских воспитателей свою дочь, княжну Анастасию, с которою, как я уже прежде рассказала, взаимные отношения их были несколько расхоложены сначала взаимным отчуждением и отвычкою, а потом пренебрежительным обхождением княжны с людьми, которых посылала к ней
мать.
— Когда Княжевичи жили в Уфе, то мы видались очень часто, и мы с сестрой игрывали вместе с их старшими сыновьями, Дмитрием и Александром, которые также были тут и которых я не скоро узнал; но когда
мать все это мне
напомнила и растолковала, то я вдруг закричал: «Ах, маменька, так это те Княжевичи, которые учили меня бить лбом грецкие орехи!» Восклицание мое возбудило общий смех.
Вместо всякого рассказа мы
напомним только дневник Елены, ее ожидание, когда Инсаров должен был прийти проститься, сцену в часовенке, возвращение Елены домой после этой сцены, ее три посещения к Инсарову, особенно последнее, потом прощанье с
матерью, с родиной, отъезд, наконец последнюю прогулку ее с Инсаровым по Canal Grande, слушанье «Травиаты» и возвращение.
Иван Петрович пробует
напомнить ему: что, говорит, вы делаете, — какой страшный удар наносите ее отцу и
матери и пр…
— Я шучу, Ворсунька! — проговорил Володя; слова вестового
напомнили ему, что и он собирался послать денег
матери. — Ты, брат, славный парень! — прибавил он и вышел из каюты.
— Я напрасно погорячилась… Всё ведь из-за пустяка вышло. Вы своими разговорами
напомнили мне прошлое, навели меня на разные мысли… Я была грустна и хотела плакать, а муж при офицере сказал мне дерзость, ну я и не выдержала… И зачем мне идти в город к
матери? Разве от этого я стану счастливее? Надо вернуться… А впрочем… пойдемте! — сказала Кисочка и засмеялась. — Всё равно!
Я взвизгнул, затрясся и, свалившись с телеги, бросился к низеньким желтым дверям, но они были заперты. Еле держась на дрожавших ногах, я стал отчаянно стучать в них, и… мне сначала показалось в ближайшем окне бледное, как бы испуганное лицо: затем послышался шум, за дверью пронеслись быстрые легкие шаги, задвижка щелкнула — и я упал на грудь высокой доброй старушки, черты которой только могли
напомнить мою
мать.
На дворе он остановил мальчика, проходившего к крылечку с левой стороны здания. Мальчик был в темном нанковом кафтанчике особого покроя, с кожаной лестовкой в руках; треугольник болтался на ее конце. Она ему сейчас же
напомнила разговор с Серафимой о ее
матери, о поклонах до тысячи в день и переборке «бубенчиков» лестовки.
Сейчас же недовольство, похожее на нытье зубов, поднялось у него на сердце. То, что и как ему говорила Серафима, по поводу этого письма Калерии, ее тон, выражение насчет
матери — оставили в нем тошный осадок и
напомнили уже не в первый раз тайное участие в ее поступке с двоюродной сестрой.
Пляшущая цыганка не
мать ее, но ее
напоминает, и это напоминание леденит все существо Мариорицы.
Зная силу ее веры,
напомнила ей о боге, о страданиях Иисуса Христа, оставившего нам собою образец терпения, показала ей на икону скорбящей Божьей
Матери…
Между тем в описываемый нами день на ее лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею в Петербурге,
напоминали ей вещий сон ее
матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Виталина. Прежде всего и я должна, однако ж, сказать: не имею нужды, чтоб
напоминали мне об исполнении моего слова. Когда для этого нужно было бы жертвовать своим имуществом, своим спокойствием, одним словом — собою, я не задумалась бы ни на минуту. Но в деле нашем есть третье лицо… дочь моя, не по рождению, — все равно! — любовь сильнее кровных прав. Так помните, сударь, дело идет о судьбе дочери моей; вы говорите с ее
матерью.
Дочь графини Анны Ивановны, Клавдия Афанасьевна, была сильная брюнетка и резкими чертами восточного типа лица
напоминала свою
мать.
Но горничная могла прийти и расстроить беседу, огражденную столь хорошо случаем от беспокойных свидетелей. На этот раз покуда довольно было для
матери… Она
напомнила о письмеце. Торопливо вынуто оно из груди, теплое, согретое у сердца.
Так дивно хороша она ему кажется, так
напоминает мать свою!
Сначала он порывался было сейчас идти к графу, снова
напомнить ему об обмане Настасьи, представить ему свое несчастное и неестественное положение в обществе и всю гнусность его поступка — украсть человека из родной семьи и воровски дать ему право незаконно пользоваться не принадлежащими ему именем, состоянием и честью. Но Михаила Андреевича удерживала клятва, данная родной
матери, и страх мести со стороны Настасьи его
матери за открытие тайны.
Миловидная, кроткая, доверчивая Анна Леопольдовна, которой было всего 22 года, обладала смыслом и добрым сердцем, но была сонлива, необразована и забита тираном-отцом и грубою
матерью, которая
напоминала свою сестру Анну Иоанновну.